Интервью Валерия Адольфовича Рыжика

Вы учились в 253-й школе. Расскажите, пожалуйста, какие предметы были у Вас самыми любимыми?
— Физика и физкультура.

А математика, геометрия?
— На втором месте.

Как так сложилось, что вы выбрали именно профессию учителя?
— Случайно. Поступал в университет на физический факультет, но не прошел по конкурсу.

Какую область физики вы хотели изучать?
— В те годы, когда я поступал – это 1954 год, физика была в фаворе, особенно атомная физика. Я чуть ли не изучил прекрасную популярную книгу Корсунского "Атомное ядро". Правда, математику я тоже читал. Опять же книги Я.И.Перельмана, другие популярные и очень хорошие книги: (они недавно переиздавались): "Числа и фигуры" Радемахера и Теплица, "Что такое математика" Куранта и Роббинса, "Математический калейдоскоп" Штейнгауза, "Волшебный двурог" Боброва. Однако физика показалась интересней. И романтичней.

Когда вы окончили институт, сразу пошли работать в ФМЛ?
— Нет, я первые три года работал в 253-й школе (в которой учился и в которой проходил практику). Начал работать в 1959 году, а закончил в 1962 – как раз начала функционировать как математическая 239-я школа, и меня туда неким образом вытащили.

Сразу ли почувствовалась разница между 239-й и 253-й школами?
— Конечно. В 253-й школе я работал в основном с малышами. Попав в 239-ю школу, я сразу работал со старшими, причем 253-я школа была общеобразовательной, а 239-я – специализированная. Как говорится, "две большие и разные разницы".

Что сложнее – преподавать в такой специализированной школе, где упор сделан на математику, физику или в обычной?
— Сложнее, конечно, в обычной, по одной простой причине – там главные сложности педагогические. Дело в том, что в специализированной школе ученики уже мотивированы, им уже интересна математика, им уже интересна физика, им уже интересно решать задачи. В массовой школе, как правило, ничего этого нет. Это мне надо сделать, чтобы им было интересно заниматься математикой, чтобы им было интересно решать задачи. Известно: чем ниже (в каком-то смысле) уровень того, кого учим, тем выше должно быть педагогическое мастерство. Самое большое мастерство требуется от учителя в начальной школе, ибо с одной стороны – мышление учителя, взрослого человека, а с другой стороны – мышление совсем еще ребенка, а это дистанция огромного размера. Например, для взрослого абстрактное мышление, то есть мышление понятиями – обыденность, а у младшего школьника оно только в зародыше.

Вы пришли в 239-ю школу и вскоре после этого возникли идеи туризма. Насколько я знаю, вы стали одним из родоначальников туризма в 239-й.
— Я бы не сказал "родоначальником", потому что до моего прихода там занималась туризмом учительница географии Александра Александровна Тихомирова. У меня, разумеется, сразу же был воспитательский класс, а я занимался в институте туризмом, и, естественно, захотел увлечь туризмом ребят в своем классе. Все началось с того, что в 10-м классе (тогда была 11-летка) я водил ребят по воскресеньям и на каникулах в какие-то походы, а также на соревнования по ориентированию. А потом к нам стали примыкать ребята из других классов. И уже на следующий год у нас появилась идея, что неплохо бы организовать туристское движение в школе, и возникла идея туристского клуба, а дальше все пошло-поехало.

Туристский клуб "Шаги", он был формальным, то есть, там были членские взносы и тому подобное, или не очень?
— Взносов там не было никаких, но был устав клуба и был прием в члены клуба. И было исключение из членов клуба за какие-то нарушения, которые считались несовместимыми с членством в клубе. Стать членом клуба вначале было очень непросто. Человек должен был продемонстрировать себя и как турист, и как ориентировщик, и, кроме того, он должен был иметь рекомендацию от других членов клуба. Только первых членов клуба, человек десять-двенадцать, мы приняли без этих требований, они, так сказать, были "отцами-основателями". Можно сказать, что в этом смысле в нем формализм присутствовал.

Вам больше нравилось преподавать в 239-й школе или сейчас в ФТШ?
— Мне всегда нравилось работать в школе, больше всего нравилось иметь дело с ребятишками 11-12 лет. Во-первых, я с ними не думал об экзаменах, а просто о математике, а во-вторых, эти дети гораздо менее закомплексованы и гораздо более открыты. Я бы даже сказал, гораздо более дружелюбны, отзывчивы, эмоциональны и так далее. Общение с ними тяжелее, просто выматываешься больше, но это окупается радостью общения с ничем не замутненным детством.

После ухода из 239-й вы продолжали преподавать?
— Я все время учительствовал. Скоро будет полвека.

Как получилось, что Вы пришли в ФТШ?
— Меня, можно сказать, заманили бывшие мои ученики. Я работал в обыкновенной школе, 184-й школе Калининского района, но однажды ко мне пришли Миша Иванов и Игорь Меркулов, тогда оба сотрудники Физтеха, и сказали, что открывают школу и хотят, чтобы я там начал работать. И я сказал – да. Меня к тому же устраивали совершенно прозаические вещи. Я жил тогда в соседнем доме со школой 74-й, где примостились первые два класса ФТШ, а в 184-ю школу надо было ехать к Ручьям. В первый год я еще работал в 184-й школе, но уже начал вести геометрию в ФТШ, а на следующий год перешел в ФТШ на основную работу.

Как вы считаете, слеты и походы в ФТШ сравнимы с тем, что было в 239-й, или они слабее?
— Мне трудно сравнивать по очень простой причине. Дело в том, что для меня туризм давно кончился – по личным причинам. А в начале в 239-й школе мне довелось все организовывать. Поэтому я не могу сравнивать. Замечу, что в то время слеты в 239-й производили на посторонних совершенно ошарашивающее впечатление. Например, в двенадцать часов ночи, когда был отбой, все должны были пойти спать – от огромного и прекрасного костра – и таки все через полчаса спали. А в семь часов утра по распорядку был подъем, так в семь и вылезали из палаток. И за это время был абсолютный порядок в лагере. Да и вообще, все было по-настоящему.

Вы написали несколько книг, в том числе в соавторстве с известными в мире математики людьми. Расскажите, как у вас получалось совмещать преподавание с этой деятельностью.
— Плохо получалось. В основном тексты мной писались либо в каникулы, либо тогда, когда я был болен, бюллетенил. Это очень тяжелое совмещение, даже не в смысле временных затрат, а в том, что надо иметь свежую голову, надо иметь какой-то запас энергии, а после работы сил и разумения на то, чтобы сочинять, уже и нет. Самые хорошие идеи приходили в голову во сне или во время пешей прогулки, иногда в метро или трамвае.

Насколько много было таких работ?
— Начиная с семьдесят девятого года – каждый год.

Как вам кажется, какая из школ наиболее хорошо реализовывает Ваши идеи: ФТШ, 239-я или какая-то другая?
— Это серьезный вопрос. Мне не нравится, когда школа, математическая или физико-математическая или физическая, сводит весь процесс обучения только к тому, чтобы дети хорошо сдали вступительные экзамены в ВУЗ. Мне эта задача кажется неинтересной и легко решаемой. Гораздо интереснее работать с ребятами так, чтобы хоть в какой-то степени погружать их в науку, ее лучшему пониманию. Также неинтересно дублировать курс математики высшей школы – успеют наши выпускники посидеть над интегралами в ВУЗе. И еще важно учитывать, что среднее математическое образование будущих математиков отличается от такового у будущих инженеров или физиков. Ваш вопрос относится не к школе, а к конкретным учителям. Но тогда ответ прост. Надо просто посчитать, сколько учителей в каждой из этих школ придерживается таких же взглядов.

Расскажите, пожалуйста, насколько сильно отличается школа тогда, когда вы сами учились, то есть в послевоенные годы, и школа сейчас? Насколько все это отличается, осталось ли что-то такое, совсем общее, или уже нет?
— Конечно же, осталось. В конце концов, школа – это такой, скажем так, институт, в котором общество передает нечто подрастающему поколению. Это было тогда, и это есть сейчас. Но исчезла явная идеологическая составляющая. Мы жили в условиях чрезвычайно строгой атмосферы обязательств и страха. Мы должны были делать ровно то-то, ровно так-то, говорить по предписанному, и если позволить себе хоть малейшее отклонение, то последствия могли быть какими угодно. Сейчас свободы больше и свободы самовыражения также.
   Еще. Мы катились по однозначно набитой колее. Нам не надо было думать о том, как найти свое место в жизни. Надо только в институт поступить, а дальше ты учился пять-шесть лет в институте, а еще дальше у тебя было распределение, не надо было думать о поисках работы – она тебя ждала и не всегда там, где хотелось. И только отработав три года после окончания института, примерно к 25 годам, ты сам мог определять будущую биографию. Сейчас же совсем иначе. Сейчас человек оканчивает институт и, если он сам не нашел место работы, то кому он нужен?
   Что касается работы учителя, скажу, что работа в педагогической системе всегда была очень жесткой. Все учителя, как правило, боялись инспектора, боялись завуча, директора, ужасно, если придет на урок кто-нибудь из них. Что он скажет, что напишет, а какие будут выводы? Не дай бог на уроке высказать какое-нибудь своемыслие, потому что ребенок мог принести это в свою семью. А кто знает, какие в семье родители, куда эта информация могла добраться. Сейчас же ничего такого нет, и потому вам трудно даже представить, что все это было обыденным. Однако и сейчас есть директора и инспекторы, появились и другие трудности. Что-то изменилось, но что-то осталось. Сказывается также закон сохранения качества – если где-то что-то улучшается, то где-то что-то ухудшается.

Отношение к учителю со стороны обычных людей изменилось с тех пор?
— Я думаю, что оно изменилось принципиально, потому что тогда, когда я учился, учитель был основным поставщиком познавательной информации. Конечно, мы читали книжки, слушали радио, но, в общем, слово учителя было главным. Даже важнее, чем слово родителя. Сейчас, конечно, такого нет. Во-первых, когда я учился, телевидение только-только начиналось, телевизоров практически не было. У нас в классе телевизор был только у одного – так мы ходили к нему домой как на экскурсию. А сейчас же и телевидение, и Интернет – все другое. И любую книжку можно получить. А тогда иную книгу получить было невозможно, ее выдавали только по специальным разрешениям.
   Но что-то сохранилось и в нынешнем в обществе по отношению к учителю. Коротко оно звучит так: учитель – это люмпен-интеллигент, самый низ интеллектуальной лестницы среди интеллигенции. Один раз в год – в день учителя – учителя вспоминают публично, а потом – наплевать, как он живет и на что живет. Учительская зарплата сейчас ниже средней по стране. Ни в какой серьезной общественной организации, не связанной с образованием, учителей не видно. И это при том, что любой родитель мечтает, чтобы его ребенок попал в хорошую школу.

Вы много лет преподаете, у вас, наверное, были выдающиеся ученики. Вы поддерживаете связь?
— Сначала – о "простых" учениках. Не очень тесную связь, но конечно поддерживаю – если говорить в целом. Вместе с тем, я не стараюсь форсировать эти отношения, они должны образовываться естественным путем, по некоему родству. Во многом бывшие мои ученики мне помогают в разных житейских ситуациях. Надеюсь, что кому-то из них и я смог в чем-то пособить.
   Теперь о выдающихся учениках, если говорить о математике. Сейчас в петербургских ВУЗах пять заведующих кафедрами математики – те, кого мне посчастливилось учить. Были совершенно потрясающие ученики, как крупные алмазы в кимберлитовой трубке. Я назову здесь Сашу Лившица и Гришу Перельмана. Думаю, не стоит говорить, что на любой олимпиаде они получали только первый диплом. Про Сашу скажу, что он в седьмом классе знал всего Фихтенгольца, прочитав его учебник только один раз, а в шестом классе стал победителем городской олимпиады по математике среди выпускников. На Всесоюзной олимпиаде, рассказав на заключительном заседании жюри решение одной из задач, он услышал аплодисменты – настолько феноменальным было это решение. А Гриша мог решить любую задачу (разумного уровня) все равно по какому предмету. Сейчас он известен всему математическому миру за решение проблемы Пуанкаре, которая не поддавалась усилиям математиков 100 лет.

У вас остались связи с ФМЛ 239?
— Конечно! Во-первых, один из ближайших моих приятелей Юрий Слуцкий – преподаватель физики этой школы. Изредка контактирую с Сашей Горшковым, Максимом Пратусевичем, Сашей Фихом. Долго была завучем 239-й Нафиса Кумачева, это моя ученица в 211-й школе – я там работал 5 лет. Раз в год мы с Юрием Слуцким собираем выпускников 239-й школы – шахматистов, и проводим блиц-турнир. Надо сказать, что среди выпускников школы экс-чемпион мира по шахматам Саша Халифман, гроссмейстер Максим Новик и еще целый ряд очень сильных шахматистов: бывший чемпион города Алеша Иванов, экс-чемпионка города Наташа Зубова, экс-чемпион города среди юношей Андрей Давыдов. Раз в год мы все собираемся, играем в помещении 239-й. И еще команда клуба выпускников 239-й школы выступает на городских соревнованиях. Мы такое делаем в память о том, что в 1984 году команда учеников школы выиграла городские соревнования по шахматам среди взрослых. Это был фурор – ведь соперниками были очень сильные команды, где одни мастера играли. А у нас – ни одного.
   Если уйти от шахмат, тоже есть что вспомнить. Из выпускников школы человек десять – мастера спорта по ориентированию, мы даже когда-то провели матч, который назывался "Шаги против всех". С одной стороны была команда студентов и школьников от "Шагов", а с другой стороны – сборная города. Дело не в том, кто выиграл, а дело в том, что такая акция оказалась возможной.

Что вы считаете самым главным достижением своей жизни?
— То, что дожил до этого интервью. Почти шутка. Мог бы не дожить. Это кажется, что жизнь катится сама собой. А если говорить о прочих достижениях... Наверное, походы в горах. Однажды на Кавказе работал восемнадцать часов подряд, два перевала, один из которых в лунную ночь. Очень красиво. Небо чистое, только Луна, под ногами лед и снег, все блестит. Ночь наслаждения красотой природы.
   Еще достижение – общение с Александром Даниловичем Александровым. Это великий ученый и мне удалось его видеть, с ним общаться, работать, разговаривать, дискутировать... То, что удалось сделать в школьном туризме. Сейчас походами руководят ребята из пятого или шестого поколения тех, кто начинал туристское движение в 239-й. Команда шахматистов ФТШ несколько лет назад в Интернет-первенстве России заняла третье место, много раз выигрывала первенство района, как среди детей, так и среди взрослых.
   Очень дорого неформальное общение с бывшими учениками, среди которых есть уже бабушки и дедушки. Однажды во время выпускного вечера ФТШ на сцене стояли четверо моих учеников, у которых я учил и папу, и маму... Однако мои воспоминания потянулись цепочкой. Значит, пора остановиться.

Спасибо большое!

Интервью брал Андрей Данильченко
11 декабря 2007 года